И когда я понял, что без меня у тебя всё хорошо и всё наладилось, дышать стало легче.

Если бы на мои ладони падали снежинки, они бы не таили.
Если бы в меня залили бензин, я бы сгорел.

Внутри всё кипит, булькает, переливается. Пальцами держусь за голову, стараясь вновь воссоздать контроль над разумом, над телом, хоть над чем-нибудь, чтобы так дико не тряслись колени, чтобы зубы так больно не прокусывали опухшие губы, чтобы внутри меня не разрывались так больно воспоминания, оставляя на теле круговые подтеки.

Внутри всё взрывается, падает, ломается. Я не могу остановить этот бесконечный поток мыслей, который с оглушающим рёвом океана кидает меня от одного угла комнаты к другому. Я сдираю в кровь колени, беспощадно трущиеся о холодный линолеум, оставляя сухую, алую кровь, как песок попадающую мне в слезящиеся глаза.

Внутри всё в ранах, кровоточит, ноет. А я падаю с обрыва в солёный океан, камнем уносящий меня на дно. Меня разрывает от этой дикой, невыносимой боли, и я, обессиленный, закрываю глаза… И снова вижу твоё лицо, которое я так долго старался забыть, которое я так ненавижу и которое такое родное.

Если дотронуться до моих рук, можно замерзнуть.
Если посмотреть мне в глаза, можно сгореть.

Внутри меня ничего не дрогнуло, но мне страшно, потому что так должно быть.

Жаркое и удушающее лето, пахнущее палеными, людскими телами и пылью.

Я выходил из вагона тесной электрички, воняющей сигаретами и смрадом недовольства своих пассажиров.

Ты. Твои голубые заплаканные глаза, даже не смотрящие на меня; трясущиеся губы, расплывающиеся в наглой ухмылке и обвиняющие меня в том, что я разлюбил «свою единственную», что у меня «появилась другая»; ногти, впивающиеся в уже изрядно искусанные губы; побелевшие щеки с выступающими на них красными пятнами от слёз; охрипший, до боли знакомый голос, по которому я так скучал и который так был мне не обходим, шепчущий, что я урод, что я всегда уходил и бросал её одну, что она больше никогда не попросит у меня прощения, что я всегда врал и мне было наплевать на её чувства.

Я. Сгорбленная спина; потерянный взгляд, направленный на её подрагивающие губы и красные, опухшие глаза, взгляд, ищущий хоть что-то, что изменило бы моё решение, что заставило бы меня протянуть руки к этому погибающему без ласки телу… Дрожь в пальцах, помнящих, как нежна кожа её лица и тела; улыбка, полная боли и агрессии на человека, сломавшего меня; полузакрытые веки, которые то и дело щипят от невыплаканных слёз; звонкий, тяжёлый голос, кричащий всему миру/электричке о том, что она никогда мне не верила, обо всем, что когда-то копилось на дне моей загнившей души и теперь, так громко и отчетливо, льётся ей в лицо, лицо, которым я упивался и наслаждался - эти чёрные, длинные ресницы, неровный, но такой прекрасный нос, дополняющий её профиль, светло розовые пухлые губы и глубоко посаженные, выразительные глаза, в которых я потерялся - она не слышала и не слушала меня, а мне и не нужна была её аудитория.

«Моя станция. Мне нужно идти»
«И ты так просто оставишь меня? Это последний раз, когда мы с тобой видимся»
Оставлю так же просто,как и ты оставляла меня.

Двери открываются. Толпа тянет меня к выходу. Спина, чувствующая этот холодный и полный ненависти взгляд. Случайно брошенная мною фраза.
«Надеюсь, мы ещё встретимся»

Знал ли я тогда, что раз за разом буду возвращаться к этому жаркому вечеру, что буду помнить эти глупые четыре слова, которые когда-то, может быть, подарили бы мне надежду.

Я даже не посмотрел на тебя. Тогда. В последний раз.

Уткнувшись взглядом в трясущийся асфальт под ногами, пальцами, скованными дрожью, доставая столь необходимую сигарету, я бежал туда, где надеялся забыть тебя, всё о тебе.

«Вы поссорились?»
«Я ушел от неё»

Смешно. Я смеюсь, чувствуя, как зубами прокусываю фильтр третей по счету сигареты. Зябко. Достаю зажигалку и стараюсь подкурить. Больно. Тру глаза тыльной стороной ладони и смеюсь, отмахиваясь, что это всего лишь дым раздражает слизистую.

А помнишь ли ты этот вечер так, как помню его я?
А помнишь ли ты меня?

И даже по ночам здесь так жарко, что испарина покрывает лопатки и шею.

Огромная, почти полная, луна, отдающая высветленным розовым цветом, пробивалась сквозь ветви чернеющих деревьев.
С каждым часом на улице становится всё темнее и темнее, а на душе всё тяжелее и тяжелее.
Прокуренный голос очередного "абстрактера", кричащего свой трек в стенах грязного подъезда; тлеющая сигарета, обжигающая простуженные легкие и искрами опадающая на оголенные ноги, не чувствующие холода; пакет дешевого вина, которое крашеными каплями стекает по моим обветренным губам; красные от бессонных ночей и полные невыплаканных слёз глаза; и всё та же, розоватая луна, медленно ползущая по голубому - как твои чертовы незабываемые глаза - небу.

И всё же что помешало в последний раз оступиться, страх ли, тревога ли?

И как ни странно - но осень, со своими пожелтевшими сухими листьями, больше всего подходит именно старым хрущевским домам.

Больше всего в закатах мне нравится то, как солнце, уходя, окрашивает пустые окна и обшарпанные стены домов в невиданные цвета. Словно напоследок оно дарит этому грязному, заплеванному миру часть чего-то прекрасного и далёкого.

Я не представлял своей жизни без тебя.

А теперь смотри - живу, сука, и радуюсь.

Просто моего тупого и унылого настроения, которое так и не хочет покидать меня, словно забирая в свой огромный шар. Он наполнен спёртым воздухом, звуком слёз, как те скатываются по щекам и падают с чёрных ресниц, наполнен их соленоватым привкусом и резким запахом железа, что сочится из прокусанной губы. Кровь налипает на пальцы, пробирается под ногти, впитываясь в кожу. Её уже трудно вымыть оттуда. Она сковывает губы, засыхая на них неровным слоем, оближи и почувствуешь неприятный привкус, которые многие знают наизусть. Потолок обрушивается на тебя белой простыней, прижимает к полу, вдавливает в холодный бетон и снова поднимает тебя вверх, снова и снова обрушивая на твоё жалкое тело свою злость. Мягкая простынь становится черствой от высохших на ней слёз, которые будто бы въелись, и если проведешь подушечками пальцев, то почувствуешь, насколько они холодные и как палец тонет в их океане, что больше смахивает на плевок на асфальте.
Пальцы немеют от холода, даже когда они лежат на пепелище.Тепла словно нет, холод идёт откуда-то изнутри, и если просто взглянуть в столбовые карие глаза, что напоминают застывшую глину на корнях деревьев, то сам превратишься в кусок льда.

монстры в моей голове становятся сильнее

Мне хочется бросить всё, забыть о всех ссорах, о всех проблемах, что были у нас с тобой.
Приехать к тебе, прижаться к твоему хрупкому телу и наслаждаться мягкостью твоих каштановых волос. Держать тебя за руку и целовать твои бледные щеки.

Но боль, что ты причинила мне, становится сильнее, чем та любовь, которую я могу подарить тебе.