Я знал, зачем иду, и я знал, что за этим последует. Я стремился к своему одиночеству, которое имело запах водки и дешевого въевшегося в пальцы табака.

Когда я все-таки выбрался из шумного дома и уронил своё тело на холодную лавку, мне стало абсолютно всё равно - всё равно на этих людей, которые, возможно, даже и не ценят меня так, как ценю их я, мне стало всё равно на агрессивно стучащее в моей груди сердце, которое заходилось в бешеном ритме, ломая мне ребра и простреливая кровавым напором виски, мне стало всё равно на собственную опустошенность и безвыходность, и я впервые за это время почувствовал, как моё тело обволакивает равнодушие, заглушившее наконец рвавшую мою плоть боль.

Я смотрел на догорающую в моих руках сигарету, которая уже успела коснуться обледеневшей кожи, но не чувствовал боли - этих неприятно покалывающих иголок ожога - я чувствовал лишь ветер, омывающий лоскуты моей ткани.

Я смотрел на усыпанное звездами небо, но не чувствовал красоты - этой теплоты, нежной патокой разливающейся по всему моему телу - я чувствовал лишь холодный и отчасти горящий взгляд ночи, прожигающий и испепеляющий мои внутренности.

Я смотрел в глаза своему когда-то лучшему другу, видя плескавшееся в голубых оттенках отвращение, перемешивающееся с укором и немой злобой, но не чувствовал укола совести - этого жгучего чувства, которое окрашивает окружающий мир в тёмно-красные цвета и прожигает в твоей груди дыру неприязни к самому себе, - я чувствовал лишь… А ничего я не чувствовал: мне стало всё равно.

И когда я наконец забылся, закрыв глаза от взявшей надо мной власть усталости и улыбнувшись моей внутренней скале равнодушия, о мои ноги начал тереться уличный кот, тепло мурлыкая и обдавая мои пальцы горячим дыханием.

- Вот и встретились две одинокие души, правда? - черствая ладонь легла на серую голову и утонула в этом искреннем, бескорыстном тепле.